Жорж Милославский. Сохраняйте спокойствие!

Глава 1

Был теплый вечер

Объявление из громкоговорителя милицейской машины:

«Граждане! Соблюдайте порядок!»

Диалог внутри машины:

— Надо говорить: «Граждане, соблюдайте спокойствие»

— Да нафиг мне их спокойствие! За спокойствием пусть психиатры наблюдают.

А мы отвечаем за порядок!

Однажды теплым августовским вечером, когда я пил кофе, сидя на балконе, снизу раздался свист. Дело было в восемьдесят девятом году, а если уж совсем точно, то в одна тысяча девятьсот восемьдесят девятом году от Рождества Христова или в девятом от моего переноса в прошлое, параллельную реальность или индивидуальную шизофрению. Я допускаю любой из вариантов. На тротуаре стоял очень знакомый мужчина и махал мне рукой.

— Чего свистишь? Денег не будет! К тебе спуститься? — дело было вечером и делать было нечего. Моя тушка, да и мозг отдыхали после очередного жизненного этапа и заодно очередной операции Второго Управления КГБ СССР, в которой моя роль была скромна до безобразия.

Я, моя, моего… представляться надо? Типа не помните уже? Жорж Милославский, он же Георгий Николаевич, двадцать один биологический год, холост, старший лейтенант КГБ СССР в резерве, бывший главный тренер команды «Динамо»-Москва по историческому фехтованию, попаданец из недалёкого будущего и просто хороший человек. В данной реальности я неженатый, а в прошлой проживший вполне наполненную жизнь, вырастивший вместе с любимой супругой двух сыновей, успевший встретить с ней серебряную свадьбу до переноса сознания в себя одиннадцатилетнего. Вспомнили? А то у меня под балконом начальство по линии Центрального аппарата КГБ стоит и лыбится чему-то. Стоит, значит продолжаю ему орать:

— Так чего? Мне вниз или ты поднимешься? У меня кофе!

— Не надо, не спускайся, сам поднимусь! Готовь чашку!

Петр Онегин собственной персоной пришел по мою душу. Рупь за сто, будет выдергивать из резерва. А как же отпуск⁈ Я в этой конторе служу уже сам не пойму, сколько лет. Фактически три, а по ощущениям все девять, за это время только раз и был в отпуске. Постоянно дергали: то операции, то другие операции, то внедрения, то передача боевого опыта. А у меня психика, между прочим, нестабильная, гормонами молодого тела подточенная. Вот, к примеру половой вопрос: умом понимаю, что «там у всех всё как у всех», сударынь разных возрастов и комплекций видено-перевидено за десятилетия сексуальной жизни много. А гормоны прямо под руку толкают: «Жорж, а вот там чего? А под той юбкой не смотрел! А вон еще какая мадама пошла!» Или идешь себе такой на остановку автобусную, и вдруг внутренний голос как заорет на ухо: «Побежали!» И бежишь себе такой и спрашиваешь себя же, мол куда бежим, от кого-то или преследуем кого? А внутренний голос выдает: «За автобусом бежим, уйдет же сейчас! Жора, стреляй!»

Тьфу ты, басурманская сила! За автобусом! Блин, что другого уже никогда не будет? Тяжело жить, когда всё знаешь, всё можешь, да еще и никаких тебе преград. Кто-то из читателей пробовал так? Вот и не пробуйте, а то быстро привыкание происходит. А потом хренак — и что-то меняется, а у тебя дурная привычка к вседозволенности. Это как ходить с ксивой КГБшной и Береттой под мышкой, а потомвелят сдать всё это богатство и дальше ходить голышом, то есть без оружия и красной книжки. Я знаю, я это проходил много раз. Заболтался что-то снова сам с собой, дополз старческий маразм юного тела, не иначе. За дверью начальство стоит, надо открыть, послушать Петю.

— Здравия желаю, товарищ куратор!

— Хорошо начал, Жора, молодец. Сразу расставил акценты, значит сильно выёживаться не будешь.

— Дык чего политесы разводить. Вы привлекательны, я чертовски привлекателен…

— «Обыкновенное чудо»! Надеюсь, цитата без подтекста? Хрен вас попаданцев знает…

— Но-но! Попрошу без намёков, Пётр! Так что, наливаю кофе?

— Нормальный хоть?

— Сойдет. Во Львов ездил специально, у нас в Москве приличного не найти. Вот только вода не очень.

— Что, жёлтая?

— Да нет. Жёсткая у нас вода. Я в своё время, ну ты понимаешь, экспериментировал и так, и эдак… Как сорта не перебирай, всё одно в ихних Австриях с Италиями вкуснее получается. Вода там мягчайшая. Наша в сравнении с ней как газета «Правда» рядом с натуральным пипифаксом.

— С чем?

— С туалетной бумагой хорошего качества. Так что старайся, не старайся, а кофе хуже на московской воде.

— Ну ты всё равно старайся, Жорж. Я в Италиях пока не был, мне просто хорошего кофе хватит. Во, а ты родниковую воду пробовал? Она же чистейшая бьёт из самого низу земного!

— Ага. А перед этим проходит через семь слоёв водоносных и семь слоёв изолирующих. И все эти слои промеж известняковых плит залегают. Вот от известняка вся жёсткость и образуется. Очищай-не-очищай, всё равно получишь… не то, что хотел.

— Ну да, ты у нас умный, раз говоришь, значит так и есть.

Под этот разговор ни о чём, я готовил для Онегина порцию кофе. Благо, что песок в глубокой толстостенной кювете из нержавейки, который я специально надыбал для этих дел, еще не сильно остыл. Люблю кофе, есть такая за мной слабость. Из всех вариантов, доступных в Москве конца двадцатого века, мне более прочих нравится кофе в джезве на песке. Песок насыпан в кювету, кювета стоит на газовой плите — в итоге имеем классический кофе по-турецки. Тут и обжарка попалась почти светлая, и мелю я кофе перед приготовлением совсем мелко, практически в муку. Такой напиток как у меня, только в валютных барах, и то не во всех. Когда на Львовской барахолке меня свели с продавцом кофе, тот решил, что с кооператором сошелся. Не сразу поверил, что я десять кило беру для личного потребления. Пришлось давать расклад, мол ездить к нему за кофе каждые три месяца не готов, а одного килограмма мне как раз на такой срок и хватит. Зацепились с ним языками на почве знания кофе и стран, откуда его лучше всего везти… Поляк, но русским владеет и ненависти к русским не испытывает. А к тому же и я чутка весной польской речи чуток по верхам нахватался. Ненависть, она как росток, на пустом месте не появляется, её тоже надо лелеять и взращивать.

— Жорж, а чем ты всё это время занимался, пока ничего не делал, а?

— Не поверишь, Пётр, отдыхал. Вот, за кофе скатался на базар, отцу дом строить помогал всё лето почти. Жалованье от конторы капает, накопления кое-какие есть, не всё в квартиру вгрохал.

— Я в теме про твои премии. Еще не всё проел?

— Нет. Небось, не шикую. Отцу участок под дачу дали в глухомани такой, что волки да лисы там ходят вперемешку с деревенскими. Ну и ракетная дивизия под боком. Мои шпал выписали старых, из них и строим по дешёвке. Дача, а не дом. Дача в худшем значении этого слова. Одно в плюс — двадцать соток хапнули, ну и до леса пятьсот метров — это второе в плюс.

— Шпалы? Фуу, внутри ж креозотом вонять будет!

— Не учи отца размножаться, товарищ майор. Мы старые железнодорожники, знаем все эти нюансы. Шпалы отобраны совсем бледные и уже отдавшие свой долг Родине, даже не старогодние, а списанные. Опять же лёгкий запашок родной «железки» — он только в радость.

— У тебя же отец в угольной отрасли трудится. — Всё-то он знает.

— В угольной, но на железнодорожном хозяйстве поставлен. Так что всё едино. Кофе допил? Колись теперь, какая нужда до меня?

Легко наезжать на начальство, когда ты старше его раза в два, никак не зависишь от его прихотей и хоть сейчас готов отправиться в свободное плавание. А еще когда ты незаменим. Найти опытного старлея с кучей операций в поле нашей конторе легче лёгкого. Вот только все они будут возраст и стать иметь соответствующие. А я выгляжу как молодой человек слегка за двадцать без вредных привычек к фуражке, дисциплине и чувству долга. Мне что бананы надеть и на дискач, что в шортах по южной улице пройтись — везде я свой. Везде народ зрит молодого оболтуса. Вот и припрягают порой к таким мероприятиям, на которых людям с чувством Родины в глазах и выправкой делать нечего.